Когда Фрэнки поставила на захудалый столик текилу и вино, Энди усмехнулась. Мои уроки не прошли даром. Вообще-то, можно было бы обойтись и пивом, она была бы не против, но раз такое дело... Сама Гудмэн научилась пить элитный алкоголь не потому, что его ценила, а потому что отец частенько забывал закрыть домашний бар, где хранились разные сорта горячительных напитков. Пиво же преспокойно стояло в холодильнике. Энди была девочкой любопытной и готовой на авантюры, потому в кругу её приятелей игра «стащи незаметно бухло подороже» очень ценилась. А поскольку играли они так как минимум раз в месяц, Энди волей-неволей научилась отличать хорошее от плохого. Что, в общем, никак не повлияло на её любовь к пиву.
– Встречались, значит… И правда – опередила. Шустрая ты, МакФаррелл, – Энди улыбнулась и протянула руку к бутылке текилы, посмотрела на этикетку – улыбка стала ещё шире – и разлила жидкость по стаканам, – А соли и лимона у тебя, случайно, не припасено? – Гудмэн внимательно оглядела пустой кабинет, как будто надеясь самостоятельно обнаружить те предметы, о которых спросила, – Не припасено. Что ж, не беда. Акцио, соль и лимон! – девушка взмахнула волшебной палочкой со скучающим выражением лица: нет, она ни на что особо не надеялась, но, в конце концов, лучше попробовать, чем нет. Как ни странно, заклинание сработало: в дверь кабинета что-то гулко ударилось. Энди торжествующе посмотрела на Фрэнки, встала, поправила платье и, наставительно вздернув палец вверх, произнесла:
- Ты не нашла соль здесь, соль нашла нас сама, - Энди отменила запирающее, открыла дверь и поймала солонку и лимон, которые висели в воздухе. – За Гринграсс! – ну, да, тост был глупым, но с чего-то надо же было начинать. Гудмэн слизнула с руки соль, мельком посмотрев на Фрэнки, и залпом опрокинула в себя стакан: мелочиться она не привыкла. Выдохнув, девушка сообразила, что лимон они так и не нарезали… - Блять! – поспешила она исправить оплошность. Заклинание не сработало. – Forficula secare*! – на этот раз лимон разрезало на ровные дольки. – Угощайся, МакФаррелл.
Постепенно текила давала о себе знать. Уже после половины второго бокала взгляд Энди расфокусировался, а мысли стали всё более навязчивыми и пошлыми. Губы Фрэнки притягивали взгляд, особенно, когда она, следуя её примеру, слизывала с себя соль. Я перешагиваю через столик, подхожу к ней, она поднимает свои большие наивные глаза, смотрит доверчиво… Я беру её за талию, играет музыка… Откуда музыке взяться в пустом кабинете? – промелькнуло и тут же исчезло. Играет музыка, одной рукой держу её за талию, другой – беру соль и сыплю ей на руку. Медленно подношу её запястье к своему рту, провожу языком от начала и до конца дорожки, чуть задерживаюсь на пальцах, чувствую, как учащается её пульс, зрачки расширяются… Отрываюсь, пью текилу, Фрэнки тяжело дышит, и я предлагаю раздеться. Начинаю снимать с себя платье, слегка пританцовывая, она только хлопает ресницами… ии… И хватает тебя, и трахает. Она не будет спокойно на такое смотреть, Гудмэн. Ты пришла сюда поговорить, если, конечно, всё ещё помнишь об этом.
– О, чёрт, у меня в голове вместо мыслей показывают порно. Выпьем же за регулярную половую жизнь, м? – Энди, довольная тостом, встала, и, слегка покачиваясь, подошла к сидящей  МакФаррелл.

* Forficula secare (Severing charm) - заклинание ножниц. Разрезает и отрезает предметы.

Отредактировано Andy Goodman (2011-02-21 14:30:07)

Молчу. Быстро захожу в пустой и чистый класс, мельком осматриваю его на предмет живых существ. Кажется, кроме насекомых и, возможно, крыс, здесь никого нет. Медленно осматриваю Финчер сверху-вниз, потом наоборот, слушаю ее монолог.
Разворачиваюсь на каблуках, делаю несколько шагов, резко и тихо закрываю дверь. Защелка с характерным щелчком подтвердила свою неготовность впускать кого-то. Я снова развернулся и, поправляя пуговицы на манжетах, начал идти к гриффиндорке. Я уже совсем близко. Шаг, заставляю ее отступить.
В мыслях сохранился образ мертвого Локка. Стало интересно, почему Валери не тронута сильно этим небольшим происшествием. Девушки отличаются слабохарактерностью, как и юноши. Вторым, приходится это скрывать, а первые успешно этим пользуются. А вот Валери совершенно честно показывает, что это ее не задевает. Удивительная девушка, наверняка с большим количеством скелетов в шкафу. Не большим, чем у меня. И занятными происшествиями в прошлом. Все мы родом из детства, так, кажется, говорят? Сущая правда. Стало интересно, что не так с этой девушкой, что делает ее такой. Не такой, как я, нет. Что делает ее немножко монстром. Не полностью, как меня, а только частично. Настолько, что она не блюет от вида крови, и не впадает в истерику.
- Много. Больше, чем у тебя пальцев на обоих руках. - Умалчиваю, что по большей части эти трупы стали трупами по моей вине. - Расчленение это долгий и кропотливый труд, требующий сосредоточенности и терпения. Оленята слишком примитивны, это для тех, кто боится прикоснуться к себе подобному. - Продолжаю своим привычным громким шепотом. Чуть наклоняюсь к ней, оставляя манжеты в покое. - Над моим спокойствием думай сама. Сам себя разбирать я не собираюсь. - Я отхожу от нее, выдвигаю стул, разворачиваю его так, чтобы полностью девушка была в моем обзоре, и сажусь, поставив руки на подлокотники и сплетя пальцы.
- Я убил несколько человек, и способствовал смерти еще пяти. - Откровенничаю по ее желанию, тем же ровным и спокойным голосом. - Избиение в детстве, изнасилование братом, геноцид твоего народа, пожар, уничтоживший твой дом, издевки ровесников, кровавая смерть любимой собаки, слишком много боевиков по телевизору, что с тобой не так?
Я немного возбудился, представив каждое слово из сказанного. Бросил взгляд на часы, потом вернул к Валери, вопросительно смотря на нее.
Я знал, что с ней что-то случилось, как это было со мной. Со всеми что-то случается. Люди не становятся просто так бездушными монстрами, не становятся пустыми. Сосуд, наполненный вином, никогда не опустеет сам по себе. Кто-то выпьет это вино. Возможно, нальет потом что-то другое. Но это другое никогда не станет прежним содержимым, абсолютно идентичным. С человеком так же. Либо он остается самим собой, либо кто-то высушивает его, и делает нечто иное. То, что никогда не будет чистым и светлым оригиналом. Ведь все мы рождаемся чистыми, жизнерадостными, добрыми. А потом что-то происходит. Кто-то все это истребляет. И мы становимся уже продуктами чье-то труда. И над кем-то стараются намного больше. Над таким, как я. Над такой, как Валери.

– Ведь ты в чем-то уязвим? В чем... Сауран?
- Неконтролируемая жажда, может победить меня в любой момент. - Не вру, говорю, как и всегда, чистую правду, с серьезным видом. Ухмыляюсь. - И в такие моменты, - выпрямляюсь на стуле, тем самым еще сокращая расстояние между нашими лицами, оказываюсь так близко, что чувствую ее странно-ровное дыхание. Меня что-то кольнуло, ведь я привык к более резкой реакции на мое приближение. Другие девушки прям-таки горели и дышать не могли, когда я был настолько рядом. А эта дышит спокойно, но, кажется, сердце ее не согласно с дыханием, и я уверен, что бьется оно куда быстрее обычного. - появляются новые факты биографии. - Почти шепчу ей в губы.
Я чувствовал, что очень сильно мои руки вцепились друг в друга. Настолько, что начали неметь. Я нервничаю? Интересно. Не знаю, что это за беспокойство, которое обосновалось в верхних конечностях и выдает меня. Я не помню, чтобы разговаривал о своей "темной попутчице", - жажде, с человеком. Я часами думал об этом наедине, иногда говорил вслух свои мысли, но тоже в полном одиночестве. И с каких пор я разговариваю об этом с людьми? Это странно, это захватывает, это волнует. Я уже готов рассказать ей все мерзкие и кровавые подробности моих убийств. Я готов раскрыть ей все мотивы и способы. Рассказать о том, как прекрасно смотреть в глаза человеку, уверять, что все будет хорошо, а потом сжигать его заживо, убаюкиваясь предсмертными криками. Я готов был все это выложить на ладони, и это меня жутко испугало. Я напрягся, не знаю, отразилось ли это внешне, но дрожь прошла по телу и я снова услышал в сознании чей-то крик. Крик одного из.
Это меня взбодрило, я приподнялся еще чуть-чуть, оказавшись совсем близко, потом откинулся и посмотрел в глаза девушки. Не люблю смотреть в глаза, меня это напрягает, потому что в моих слишком много скрыто, слишком много видно. Я всегда себя за это корил. Мой взгляд неконтролируем, он всегда скажет, когда я лгу, когда хочу что-то совершить, он слишком обнаженный и неприкрытый, и я не могу его контролировать, как бы не пытался. Во мне всегда не хватало терпения и самоконтроля. Эти два недостатка часто перекликаются, и в итоге новая жертва. Очень тяжело мне с этим жить, одна осечка, и все мои секреты, ради которых я живу, будут всеобщим достоянием. Я уже представляю заголовки газет и трансляцию по тв. Но я не боюсь, чего во мне нет, так это страха. И сейчас я не боюсь, что скажу лишнего Финчер, что раскроюсь ей, что она сможет этим воспользоваться. Потому что не сможет, у меня нет слабых мест и точек, на которые можно надавить.
- Нет, не плен. - Отрицательно покачиваю головой. - Саморасчленение брата тоже не подходит, - небольшое потрясение, тем более для малышки. Наследственная ненормальность подходит, но в твоем случае есть что-то еще. - Я нарочно чуть прищурился, словно такой взгляд поможет мне отгадать. Медленно расцепил пальцы рук, и резко схватил Валери за галстук. Она не успела отреагировать, как моя рука резко рванула вниз, и я чуть подался вперед. Секунда, и Валери падает на колени. Я быстро и плавно встаю со стула, отпускаю галстук. Наверняка на шее останутся небольшие синяки, но это неважно. Обхожу Финчер, не обращая на нее внимания, продолжаю размышлять:
- Возможно, ты видела ужасную автокатастрофу, где погибли все твои родные. Но нет, не сходится - ты не из приюта. Изнасилование в детстве или смерть на твоих глазах? - и только сейчас поворачиваюсь в сторону Финчер, уже обойдя дугу по классу. Присаживаюсь на стол и жду ответа.
В свою очередь, я готов все рассказать. И я действительно думаю, что мне станет от этого легче. Но... конечно я этого не сделаю.
Во мне нарастало желание, и если я не буду держать себя в руках, я точно ее изнасилую, иначе быть не может. Почему я сделал это? Все просто: мне нравится, когда передо мной стоят на коленях.

Сука. Чертова маленькая сука. Мне неприятны твои прикосновения, и тем не менее я готов прямо сейчас сорвать с тебя одежду, исполосовать все тело розгами и трахнуть четыре раза. Острая боль раззадоривает, сейчас я тебя ненавижу. Любая физическая боль взывает к воспоминаниям о детстве, о ненавистном периоде моей небольшой, но насыщенной жизни. И я готов сжечь тебя прямо сейчас, как сжигал все, что доставляло мне неприятности.
В груди нарастала ярость, она била по вискам и неприятно обжигала. Я боялся сорваться, а это неизбежно. Дрянь, из-за тебя вся моя тихая и равномерная жизнь может пуститься под откос. Если я тебя убью, мне грозит тюрьма. Здесь, в мире волшебников наверняка меня найдут. Убийство в магловском мире практически нереально раскрыть, если убийца - волшебник. А здесь меня вычислят за пару дней, даже если я буду очень осторожен. Ее неловкие прикосновения, руки дрожат, волнуется, хоть и не подает вида. У меня начали болеть зубы от того, что челюсти сильно сжаты. Я больше не могу молчать, ты меня вывела. И во всем, что случится, виновата ты и только ты, я снимаю с себя всю ответственность, заведомо зная, что все закончится плохо. Для обоих.
Я не хочу кричать, я ведь практически никогда не кричу. Я не знаю, что тебе сейчас сказать, правда не знаю, и не хочу. Мне не нужны слова, чтобы выражать свои мысли. Достаточно действий и взгляда. Вот увидишь, я это могу. Плечи начинают трястись, я смеюсь. Сначала тихо, в себя, но уже через секунду в голос. Ловлю руку на своем плече, сплетаю пальцы, беру осторожно, нежно, как любовник. И продолжаю смеяться.
- Дура, какая же ты дура! - восклицаю, почти удивленно, сквозь смех. Резко заламываю руку и тут же сильно беру вторую, волшебная палочка сжата еще и с моей силой, как бы не сломалась. Встаю, медленно, но гордо. Рывком убираю волосы с лица и в это же мгновение практически ломаю руку Финчер, проверяя запястье на гибкость. У тебя вырвался стон? Тебе больно?
- Тебе что, больно? - уже совсем потеряв себя, я буквально вдавливаю Финчер в стену, к которой, как оказалось, мы уже пришли. Сильно ударяю ее руку с палочкой о стену, волшебный кусок дерева беспомощно падает на пол, я это слышу, но смотрю только в лицо девушки. Ей не страшно. Меня это бесит. Ты должна меня бояться, должна. Я чувствую себя непобедимым - ярость и адреналин почти полностью захватили этот момент. Ей больно, снова тихий и сдержанный стон. Мне жутко - вся моя тайная жизнь, все мое существо сейчас словно обнажается, и все из-за тебя, бесполезный кусок биомассы!
- Не смей мне говорить, что ты в порядке. Не смей мне лгать. - Очень громко говорю моей новой подруге. Что-то мне подсказывает, что грань пройдена, что мы вышли на новый уровень общения, что мы будем знать тайны друг друга. И самое плохое - мне это нравится. Мне нравится это "нормальное" общение, которого я лишен целиком и полностью. И нет человека, с которым я разговаривал бы о себе, который бы знал что-то обо мне, и который был бы до сих пор жив. А тебя, Валери, тебя я не убью, и ты, черт возьми, ты это знаешь. Что ж, развлекайся, психопатка, но только ты это будешь делать вместе со мной. Потому что мне в одночасье стало интересно, что с тобой не так, и лечится ли это.
- Я, кажется, понял, что с тобой не так и почему. - Сильнее сжимаю ее руки, оставляю синяки. Теперь оба запястья в моей левой руке, правая крепко сжала шею Финчер. Зря ты назвала меня жалким, зря, зря, зря, зря. Это очень сильное оскорбление. Да еще и слабым... какие опрометчивые слова! Я резко поднял ее руки над головой и вжал их в стену. Второй отпустил шею и бесцеремонно задрал юбку. - Давай вместе проверим мои догадки. - И я уже начал проверять и убеждаться. Тебя явно кто-то изнасиловал или совершил что-то близкое к этому. Только посмотри, как ты дрожишь, как отзываешься нервными короткими вздохами на каждое прикосновение к себе, как пылает ненависть в твоих глазах, как ты пытаешься скрыть нервозность и из последних держишься, чтобы не плюнуть мне в лицо. Как ты прекрасна в своей ненависти, в своем страхе. Я вплотную прижал тебя к стене и начал стягивать белье. А вот теперь ты боишься, я это вижу. Ты не одинока - мне тоже страшно, и я тоже буду жалеть.
Мое лицо в нескольких сантиметрах от твоего, почти беспристрастное. - Жалок? - вроде бы прокричал, вроде бы шепнул, я не понял. Я вообще не мог себя контролировать, потому что во мне кипит злость. Коленом раздвигаю ее плотно сжатые ноги, стараясь не давать ей двигаться лишний раз. Чуть ослабил хватку на запястьях, чтобы они совсем не отнялись, но почувствовал неладное и снова сильно скрепил. Я смотрю на ее страх, а в моих глазах ни желания, ни злобы, ни похоти, лишь пустота, и тем не менее, у меня хороший стояк. Через секунду брюки спустились до колен, я еще сильнее раздвинул ей ноги.
- Ты почему так нервничаешь? - Сухо спрашиваю и вхожу в Валери, не теряя контакта с ее глазами. Я действительно ничего не чувствовал, кроме как опустошенности и отрешенности, и только стояк напоминал о том, что нужно делать. Несколько поступательных движений и я очень серьезно произнес, осознав одну крайне интересную вещь:
- Впервые увидела смерть... И еще кое-что сегодня впервые, правда, Валери?

- Не кричи, привлечешь лишнее внимание. – выбрасываю слова со всем безразличием, на которое способен. Я понимаю, что это все ужасно и отвратительно. Понимаю, но не чувствую. Валери сильно дрожит, я вхожу глубже и чувствую, что она невольно обхватывает меня ногами. Мне это не нравится, мне вообще не нравится данная ситуация, но так надо. Нужно ее наказать за дерзость, дать понять, что ее исключительность и ненормальность не дает права так разговаривать со мной. Мое слабое место… она его обнаружила и надавила. Я уязвим. Но у меня есть гарант – я тоже знаю твои слабые точки. Еще один резкий и особенно-агрессивный толчок, ее вскрик и очередное «нет».
Я лишил ее девственности самым мерзким, ужасным, отвратительным, грязным способом – изнасилованием. Безразличным изнасилованием, я ведь даже не получал удовольствия, а просто делал это. И Валери понимает, насколько это мерзко. Даже не хочешь меня? Этого ситуация не требовала, она требовала только твоего молчания. Тебе просто нужно было придержать свой язык.
Укус в шею, я почти не почувствовал боли, но след явно останется. Она так старательно вырывается, и в конце концов это получается. Можешь думать, что ты очень сильная и так далее, я же просто дал тебе шанс, мне было все равно. А вот мантию жалко. Кажется, ты ее порвала. Резкий толчок, я делаю пару вынужденных шагов назад и, спотыкаясь, все же удерживаюсь на ногах. Ты стекла по стене, я не смотрю в твою сторону, ошарашено поправляю брюки. Никаких мыслей. В голову настолько пусто, что меня это пугает. И почему такая обычная вещь, как изнасилование меня вымотала, я не знаю. Я опустошен, но удовлетворен. Я наказал тебя, или мне так показалось.
- И что?
Молчи, просто молчи.
- Поселилась в твоей голове. - Эхом катится по мыслям, но не стихает. Да, пожалуй, ты права. Это на пару дней – не больше. Потом я перестану думать о тебе, как перестаю думать обо всех тех людях.
- Ты и твой разум – минутное развлечение для меня, не более. У тебя слишком маленький потенциал, чтобы «поселиться в моей голове», маленькая шлюха. Твой отец был бы тобой доволен. А весь этот фарс со слабыми местами и злостью – развлечение для тебя. Не стоит благодарности. – Я провел рукой по галстуку и пошел к двери. Отперев ее и открыв, я повернул голове в бок, но не посмотрел на Валери и бросил:
- Надеюсь, тебе понравился твой первый раз.
Я вышел из кабинета и медленно пошел в сторону уборной. Войдя в туалет, я запер дверь и подошел к умывальнику. Какого черта это было? Почему, почему я повел себя так в школе? Это провал, это конец. Я не смог себя сдержать один раз, а значит не смогу и второй. И тогда, тогда моя жизнь закончится. Если Финчер расскажет хоть кому-то, а я допускаю такой вариант, меня осудят. И все. Что за глупости, Сауран, с каких пор ты допускаешь столько промахов. Я делал это раньше, я насиловал. Но разница в том, что после этого никто не смог и слова сказать. Мои минутные слабости убивали людей, рушили их жизни и, возможно, семьи. Но мне нет до них никакого дела, пока чист я и моя репутация. Тут все сложнее, в один миг моя жизнь приобрела огромную проблему. Она сейчас лежит беспомощная там, в ста пятидесяти метрах от меня, и думает, как отомстить. Я хочу ее. Еще и еще, до бесконечности. Животное, совершенно дикое желание. Я брызнул в лицо холодной воды и посмотрел в зеркало. В глазах снова был огонь, в груди все пылало. О, я знаю это ощущение, мой «темный попутчик» хотел выйти наружу, и он это сделал. Не в том месте, не в то время. Он забрал контроль.
- И к чему это привело!? – кричу на самого себя, не понимая, что делать дальше. Да, великий Сауран сломлен и растерзан какой-то девкой, которую и знать не знал. Но которая, черт возьми, в считанные секунды вывела меня из себя, довела до крайности. Но я не злюсь на нее, не виню ее. И это страшно: я виню только себя. Чувство вины мне чуждо, оно не должно существовать в таком совершенном и каменном существе, как я. И все же… от злости я ударил по раковине и по ней пошли трещины.

Через десять минут я успокоился и привел мысли в порядок. Меня угнетает, что я так быстро и легко иду на провокацию. Мне сложно сдерживаться, и я не собираюсь это делать. Но только с ней, только с Валери Финчер. Ты хотела увидеть меня, увидеть чудовище, увидеть тайну. Ты это получишь, ведь мы «связаны», как ты смело выразилась. Я вышел из уборной и быстро пошел по коридору, почему-то надеясь, чтобы Валери была в том кабинете. Я отсутствовал около тридцати-сорока минут, и черт знает, что могло произойти за это время.
Я шел, а внутри все снова превращалось в камень, крайняя степень безразличия к ситуации достигла своего апогея, и я подумал, что даже если она что-то расскажет, доказать это будет сложно, да и что с того, у меня столько денег, что я смогу откупиться от любого обвинения. Я ухмыльнулся, когда понял, что все встало на свои места, и что внутри меня ничего не изменилось. Ведь самое страшное для меня – перемены, особенно необратимые.
Я вошел в тот пустой класс, и понял, что нихрена не в порядке.
- Я смотрю, тебе нечем заняться, не хочешь повторить? – Я ни-че-го не чувствую, кроме как невероятного желания обладать ею, напрочь засесть в черепной коробке. Даже не смотрю на этот нервный комок, и снова сажусь на свой стул.

Не думал над развитием событий, ничего не предполагал и не хотел наперед знать, что будет. Поэтому не удивился, что она встала и начала подходить ближе и ближе к пропасти. Хочет полетать, зная, что ждет там, внизу. Ей просто скучно, поэтому завела меня сюда, совсем не ожидая, чем может обернуться. Подошла еще ближе и соскользнула, когда подняла на меня руку. Перегрызая себе аорту, я ничего не ответил. От удара голова чуть ушла вправо, я вернул прежнее положение и посмотрел на Валери, плотно, до скрипа, сжав челюсти. В памяти резко появились несколько моментов моей нетерпимости, когда некто прикасался ко мне. А сейчас я спустил нахлынувшую ярость, просто задушил ее в себе. Иначе... иначе я бы уже смотрел на ее выпученные глаза и бледнеющую кожу, оставляя синяки от удушья на хрупкой шее. Сумел сдержаться, даже не ответив устно.
- Нет, я не люблю наблюдать подобные вещи.
Мне больше нравится участвовать в них, смотреть как дрожат перед моей рукой, как прогибаются перед моей властью, как гаснут глаза, видя последним в жизни меня. Это совсем другой разговор и другие чувства. Наблюдение за чьей-то посредственной смертью - что может быть хуже?
Я ненавязчиво взял Финчер за руку. Крепко, чтобы при желании не смогла выдернуть. Чуть притянул к себе, измеряя ее пульс. Ровный взгляд был направлен на шею девушки. Я чувствовал ее дрожащую руку, ее пульс и сжал руку чуть крепче, стараясь не делать ей больно.
- Еще раз меня ударишь, - тихо, вкрадчиво и без тени угрозы, - сломаю тебе пальцы, вылечу и снова сломаю.
Я отпустил ее и снова сложил руки на подлокотники, размышляя, как продолжить этот день. Инцидент с Локком я уже забыл, а вспомнив, понял, что нам предстоят дни траура и фальшивой грусти. Локк - ничто. Никакого интереса для Хогвартса, разве что лучшие оценки и смиренность. Учителя любят подобных выродков - тихих, спокойных, не впадающих в истерики, не хамящих и выполняющих все нормы, которые от них требуются. Они незаметны и, что самое главное для преподавателей - совершенно не доставляют хлопот. Только кончают жизнь самоубийством на глазах у всех, обрекая преподавателя если не на тюрьму, то на душевное расстройство и проблемы. Вот так, ни о чем не думая, Локк лишил нас всех талантливой аспирантки, эгоист.
- Знаю, ты не кому не расскажешь. - Время для размышлений вышло, нужно продолжать жить. Без морального и физического ваммиризма я долго не проживу, мне нужно паразитировать. И если здесь я не могу утолять жажду обычным способом, я хотя бы могу развлечь свой мозг, оставив позади инстинкты и требования темного попутчика. Есть особенная девушка, высасывать душу которой, выворачивать наизнанку, как из ее истории, мне будет интересно. - Тебе ведь некому. У тебя нет близких друзей. Все знают тебя поверхностно, как ты желаешь. Ты им - друг, а они для тебя лишь мелкие сошки, тешащие самолюбие. Наверное, ты считаешь, что очень особенная и талантливая - водить за нос стадо, которое развесив уши и высунув языки бегает вокруг безумной и крутой Финчер. Наверное, плача ночами в подушку ты успокаиваешь себя только тем, что удалось скрывать свои тайны столько лет. Если я ошибаюсь, поправь. Тебе жутко нравится эта исключительность, эта непохожесть на остальных. Тебе даже нравится то, что именно тебя выделяет - насильник-отец, таких ведь мало. Ты часто задумывалась, что поделиться с кем-то, разделить свою несчастную участь было бы хорошо, что тебе стало бы легче. Ты думала, будь человек, с которым можно было бы обсудить, который бы просто знал, насколько плохо обошлась с тобой жизнь, который, возможно, мог пожалеть и пригреть у своего плеча. А теперь скажи мне, милая Валери, тебе стало легче? - Для пущего эффекта я чуть подался вперед, пронзительно-любопытно смотря на девушку, которая была слишком близко, во всех отношениях. Я чувствовал невероятную возбужденность, все тело было максимально напряжено, я буквально слышал, как работает мой мозг. Казалось, все чувства обострились. Адреналин в чистом виде. У меня еще никогда не было настолько близкого человека. Настолько близко подобравшегося ко мне за каких-то пару часов. Человека, которого я бы трахнул еще и еще. С которым хочу говорить часами. И убив которого я бы наверняка испытал сильное облегчение. Но уверен, что никогда не сделаю этого - слишком интересна моя реакция на ее существование.
- И я повторяю свой вопрос, на который ты по глупости забыла ответить: хочешь повторить? - Не знаю, как ухмылка осталась при мне. Губы дрогнули, но я сумел сдержаться. Мне стало крайне интересно, что она ответит, как себя поведет. Я весь в внимании.

Омерзительная врунья. Придумываешь, так придумывай тщательнее, правдивее, интереснее в конце-то концов. Никаких эмоций? Вранье. Тебя трясет от моих прикосновений, и будет трясти всегда. И ты будешь следить за всеми моими движениями, за мной, когда я буду входить в комнату, где есть ты. В тайне будешь мечтать о повторе или хотя бы о том, чтобы я посмотрел на тебя. И никогда не сделаешь чертов первый шаг. Оставайся одна, подобно мне. Разница нашего одиночества в том, что я был в тебе слишком глубоко, во всех смыслах, чтобы меня выдавить. Мучай себя, истязай. Ведь после того, как мы разойдемся, тебе нужно будет слишком много времени, чтобы успокоиться.
Ничто? Поцелуй в щеку, я непроизвольно прикрыл глаза и вспыхнуло недавнее воспоминание: я прижимаю тебя к стене и трахаю, твои ногти рвут на мне одежду, но тело не поддается и двигается в такт мне. Вранье, все это безразличие вранье! Я не буду верить в это, я не могу признать, что ты у меня под кожей в большей степени, чем я у тебя. Не бывать этому. Катись ко всем чертям отсюда.
Внутри все кипело. От этого вранья, от убеждения, что это вранье, меня уже переполняла ярость. Но я не могу показывать такую слабость, этого делать попросту нельзя. Меня пугает, что темный попутчик может прямо сейчас взять надо мной шефство, и я выбью из тебя все, что осталось в этой пустой коробке, которую я только начал заполнять. На секунду я стал сам себе отвратителен, представив, ЧТО могу сделать с этой девушкой. Хватит. Довольно на сегодня новых ощущений. Мы проводим наши жизни, играя роль. Передвигаясь по миру, репетируя текст и притворяясь, что мы – часть мира, созданного для человеческих существ, а ведь мы сами, по сути, не люди. Но всегда и везде мы стремимся на самом деле что-то почувствовать. И сегодня я почувствовал. Возможно, впервые в жизни почувствовал что-то настолько сильно, что-то действительно настоящее. И это до смерти меня напугало. Люди постоянно изображают из себя что-то или кого-то… Я могу изобразить кого угодно, и делаю это очень хорошо. Сейчас я должен изобразить полное отсутствие эмоций, надеть свою обычную одежду безучастности и скуки.
Я резко встал, специально уронив стул. Он, с необычайным для своего веса грохотом, упал. Инстинкты не могли дать Валери уйти, не оглянувшись. Грохот привлек внимание, и я воспользовался этим, быстро двинувшись в сторону двери.
- Нам всем есть, что скрывать. Что-то, что мы не хотим показвать остальным. И мы притворяемся, что все хорошо, прячемся за радугой. И может это к лучшему. Некоторые закоулки души лучше не видеть никому. - Как всегда, громким шепотом. Я опередил Валери на несколько шагов. Оказавшись у двери, я открыл ее, пропуская девушку вперед. Она была в паре шагов. А я просто смотрел ей в глаза и ждал, когда эта гребанная встреча наконец кончится.
- Прощай. - Без интонации, без эмоций, как я и хотел. Уходи, проваливай, вон отсюда. Иди к черту со своей ложью и индивидуальностью. Надеюсь, ты еще долго будешь меня помнить.
Три, два... один. И я почувствовал сильное облегчение, глубоко вздохнул. Да, точно, все в порядке. В мыслях промелькнули возможные варианты развития событий, и ничего опасного для моего мира я не увидел. Все будет в порядке, Сауран. Ты все забудешь. Да. Все, блять, будет хорошо, как же.

Он смотрит на меня, а я не знаю, что сказать. Чего ты ждешь? Новых объяснений? Удара? Испуга? Что ты хочешь услышать?
Мне всё равно.
Я шепчу слова, и чары начинают спадать. С макушки, теплой волной вниз, оголяя, раскрывая правду. Видишь? Всё не так просто, милый. Ты ждешь нападения, а я разваливаюсь на куски.
Во рту вкус крови и кожи, зубы болят от ударов и укусов, губы, скулы, бровь – разбиты. Маскировка спадает, и он видит, что волосы мои пропитаны кровью. Видит, что лицо разукрашено алым, шея, руки, плечи, всё, на что падает взгляд – в синяках и ссадинах. То, что скрыто под одеждой выглядит не лучше. Адски болят рёбра, пальцы, костяшки, локти, спина, чёрт, всё моё тело – одна сплошная гематома. На щеках сажа, запах гари въелся. И Сауран. Стоит, смотрит. Нож всучил. Сил моих не хватит даже на то, чтобы руку поднять, а он предлагает драться.
Усталость – всё, что я чувствую. Нужно просто лечь, забыться, отключиться от всего, чтобы завтра подумать, как существовать дальше. А он заставляет меня стоять здесь и разыгрывать очередную трагикомедию.
- Отпусти меня или добей меня. – Голос кажется непривычно высоким, дрожащим, слабым. Я не хочу здесь быть. Я не хочу ничего из того, что произошло сегодня. Я ненавижу это. Ненавижу себя, Саурана, свою чертову непостоянность и ебучее желание вляпаться в дерьмо поглубже.
- Я папу убила. Зарезала. – слабо взмахиваю рукой с ножом, смотрю на неё. Оружие липкое, в крови. Разжимаю пальцы и оно падает на пол, подпрыгивает пару раз, оставляя отпечатки. Пальцы дрожат. Чудовищно хочется, чтобы кто-нибудь мне помог. Поддержал, пожалел, хоть что-нибудь. Но, если «нормальные» люди в таких ситуациях бегут к своим злоебучим «вторым половинкам», то у меня, конечно, такой возможности нет. Мозгов не хватило на то, чтобы закадрить нечто, способное на сопереживание. Вместо этого я откопала самое бессовестное, асоциальное и жестокое существо в замке. И влюбилась в него. Просто, блять, невероятно.
- Пришла домой, мамы там не оказалось, ну и… - Прячу лицо в руки, хватаюсь за горящие ребра, переминаюсь с ноги на ногу. Как больно. – Обвинила его, а он вышиб п-палочку из моих рук. - Смотрю себе под ноги, не в силах взглянуть на собеседника. Вижу, как маскировка спадает окончательно, рассеивая иллюзию начищенных школьных ботинок. Не замечала, что я босая. Силуэт грязных, в крови и копоти ног расплывается, а щеки начинают гореть. Отлично. Давай, заплачь. Позволь себе показать ему слабость. Какая, в конце концов, теперь уже разница.
- Я сожгла наш дом. – Рыдания уже не скрыть и не остановить, так зачем сдерживаться? Всхлипывая, все-таки смотрю на Саурана, и что-то щелкает внутри, заставляя  меня говорить, говорить, говорить. – Он бил меня. – Интонация перетекает в вой, слова смешиваются со всхлипами. – Кажется, у меня ребра сл-ломаны. М-меня никогда не ударяли кулаком в лицо, а он… П-просто... – Не осталось ничего, способного сдержать, успокоить, утихомирить. Только вой, и слезы, и обида, жалость, боль, боль, боль. – Почему мир должен быть таким уродливым? То есть.. Вот ты живешь, да, г-говоришь с дд-другими, у-улыбаешься жене и соседям, рем-монтируешь машину там, и п-потом просто б-берешь и разбив-ваешь чье-то л-лицо в кровь. – Весь воздух куда-то исчез, превратив дыхание в пустые попытки затолкать жизнь внутрь, и каждый вздох оборачивался всхлипом. Болезненным, истеричным, надрывным. – Каким у-уебком надо б-быть, чтобы из-з-збивать беспомощного? И зачем? А ты, ты… ты чудовище. Б-боже, о чем я только думала? Т-ты наслаждаешься этим, ж-жить не можешь без этого. Я-я л-любила его, и л-люблю тебя, а ты протягиваешь мне ебаный н-нож! З-зачем, а, Сауран? Ч-чтобы причинить ещё больше б-боли? Почему ты не можешь просто… - Задыхаюсь, глотая кислород, рыдая. Здесь холодно, и губы трясутся, и руки, и страшно, потому что он может просто уйти, ведь ему всё равно, абсолютно наплевать на всё, он холодный, мертвый, и я знала это, всегда знала, но всё равно продолжала пытаться. – Я всего лишь человек. Такая же жалкая и слабая, как остальные. Т-теперь ещё и у-уб-бийца. Д-давай, почему бы тебе не п-привязать м-меня к парте и не исполосов-вать, а? Я всего л-лишь мясо.  Т-тупое эм-моциональное мясо. – Хочется подойти к нему, попросить пощады, помощи, тепла, но мне страшно, и решиться на это невозможно. Он не поймет. Не сможет, даже если будет желать. А я реву тут, как шестиклассница, и не могу остановиться. Истерика не стихает, но отнимает силы, и я опускаюсь на пол, плача, вытирая лицо рукавами, желая рассыпаться и перестать быть. Просто перестать быть.