Я не спал этой ночью. Большую ее часть провел, отбеливая кубки, медали и прочие поверхности в Зале наград. Филч отпустил меня в четыре утра, но я не хотел спать. Множество мыслей и ощущений не давали мне покоя. Вихрь чувств во мне, и я готов поддаться каждому из них. Секунду за секундой я вспоминал поцелуй Софии, минутами воспроизводил в памяти этот момент, эти ощущения, эти эмоции. Час за часом я не переставал думать о ней. И неприятное мне понимание, что это была случайность, что этого больше не повторится, что она, возможно, сейчас ненавидит меня не давало покоя какое-то время, пока я не решил убить себя.
Да, это решение далось мне не легко, но я не вижу другого выхода. Она не будет моей, я не могу жить без нее, так зачем мне держать себя, приковывать к земле? Я много думал, лежа в постели, как это сделать. Тихо, где-нибудь в лесу, чтобы никто не нашел моего тела, а пропажу обнаружили очень нескоро, ведь нет тех, кого я интересую, кого интересует моя жизнь, ее сохранность. Есть только те, кто меня ненавидит и презирает. И как больно осознавать, что София где-то в их рядах, что она не простит мне выходки, того поцелуя и непозволительного тона. Тяжелый свинцовый груз сдавливал в груди мое сердце, оно болезненно сжималось, а на глаза то и дело накатывались слезы. Но я знаю, что это последний шанс, последний раз, когда я могу увидеть ее. И да, черт возьми, я сделаю это на ее глазах.
Не хочу, чтобы, когда найдут мое тело, она приняла это все на себя, и винила бы тоже себя. Я ей скажу, что это не на ней, что это я решил, потому что идиот, потому что не вижу больше что-то привлекательное, чтобы жить. Она поймет, должна понять. И тогда я буду свободен. От жизни, от чувств и от страданий.
И нет ничего, что могло бы меня удержать. Она, только она. Но я ей не нужен. Ведь правда, не нужен. И никому больше. Ненавижу себя, презираю себя.
Это твердое решение заставило меня пойти на самый отчаянный шаг в своей жизни. И, казалось бы, перед смертью ничего не страшно - как бы не так. Взламывая кабинет Зельеварения дрожащими руками, я чувствовал страх в его первозданном виде, чистый и непоколебимый. Он преследовал меня до самой спальни, когда я быстро оглядывался назад, убеждаясь, что за мной никто не идет. Я уже бежал с двумя колбами яда, но страх следовал за мной по пятам. Какой же я трус. Да кто, какая девушка захочет быть с таким ничтожеством, которое и темноты боится больше, чем огнедышащих драконов?
Снова забравшись под одеяло, я посветил на колбы, удостоверился в том, что это действительно яды - на них были пометки с названиями, да и цвет точно подходил под описание из школьной книги. Глоток этой матовой жидкости, и через минуту я умру. А вторая колба, тоже со смертоносным ядом, просто на всякий случай, если первая меня не возьмет. А если и со второй что-то не так - я буду пробовать еще и еще, пока не умру.
Таким способом я не надеюсь получить Софию, она не должна быть со мной из жалости, только из-за симпатии, которой нет. Я злюсь на себя, снова. И бегу к расписанию. Но вижу не привычные пары, а странное разделение по кабинетам без каких-либо пометок. Значит, что-то случилось, что требует всеобщего обсуждения. Надеюсь, с Софией все в порядке? Я сглотнул нервный ком и двинулся в сторону кабинета истории, в котором должна быть... София. Я резко вернулся к расписанию и четыре раза перечитал ее имя. Убедился, что она и мисс Джонсон ведут именно у моего факультета. Нет, нет, нет, я не готов! Трус, просто трус. Пойди и сделай это, хоть раз в жизни прояви смелость, будь хотя бы подобием мужчины.
И я снова двинулся к кабинету, прочь от своей трусости, оставшейся топтаться у расписания. Сомнения покинули меня, когда я открыл дверь в кабинет, предварительно убедившись, что по времени я не опаздываю. Аудитория была пустой, разве что кто-то был за учительским столом. Я нервно сглотнул, устремив взгляд в пол. Парты пустовали, и я, смотря только под ноги, устремился к первой парте самого левого ряда. Усевшись, я уткнулся взглядом в парту, боясь поднять его. Когда я заглянул, оповестил о своем присутствии - уходить было поздно. А сейчас, уже сев, я понял, что уходить совсем поздно.
Даже не поздоровался, кретин. Я все же пожелал остаться незаметным, совсем. Я весь сжался, под мантией это не особо видно, но она словно стала мне большой. Я медленно, словно случайно поднял взгляд и, наконец, посмотрел на моего ангела.

День, разумеется, не задался.  И настроения, конечно же, не было. Ещё одна ночь без сна, и я снова похожа на чучело. Мешки под глазами, плохо расчесанные волосы - как будто с похмелья, иллюзия алкоголизма. Отпугиваю и наслаждаюсь этим. А ещё мне нравится это легкое головокружение, которое теперь сопровождает  чуть ли не каждый день. Сегодня я чем-то похожа на Полоумную Лавгут – такая же отстраненная, с затуманенными глазами. Единственное отличие – агрессия, которая стала уже привычной. Итак, я – озлобленная хиппи-Лавгуд. Тёмная сторона Луны. Ха-ха.
Сегодня у нас в меню нравоучения. Попытка втолковать аморальность поведения безответственных студентов. Жалкие потуги не менее жалких аспирантов сделать вид, что им не всё равно. Сделать вид, что не позавидовали  той  сладкой порции адреналина, которую получили чуть не погибшие счастливчики. Вся школа стоит на ушах. Толпы никчемных сплетников только об этом и шушукаются. Говорят, ребятки наткнулись на оборотней. Если это правда – даже я им завидую.
Вхожу в класс, гулко хлопнув дверью… разумеется, специально. За столом – Риверра, которую я всегда недолюбливала. Грейнджер, Локк… вот на нём и останавливается мой взгляд. Мерлин, обожаю социопатов. Быстро прохожу в класс и сажусь за соседнюю, правее Локка, парту. Он, частая мишень издевательств и насмешек, зажат и напряжен. Человек-алмаз. Из таких получаются самые преданные, фанатичные поклонники и самые отчаянные, сумасшедшие террористы. Одним словом – сокровище, а не человек.
- На твоём месте, – громким шепотом, внимательно вглядываясь в лицо, постепенно приближаясь, склоняясь к нему, – я бы давно перетравила тут всех к чертовой матери.
Лукаво улыбаюсь, взглядом просверливая в Лелуше горящие дыры, говорю тише:
- На твоём месте, я бы пустила во все спальни угарный газ, закрыла бы все окна. Я бы раздобыла пистолет, или ружье, дробовик, что-нибудь огнестрельное и навестила бы слизиринцев. Они бы так и не поняли, что произошло, стекая кишками по стенам общей гостиной – никто из них никогда не видел маггловского оружия.  На твоём месте я бы отомстила, довела стратегию обороны до самого конца. Из жертвы превратилась бы в хищника. Ты только представь себе заголовки «Пророка». – чуть приоткрыв рот в выжидательной усмешке, рассматриваю его напряженное хмурое лицо. – Кстати, ты как-то по-особенному прекрасен сегодня, знаешь?

Я шел по коридорам Хогвартса в холодном поту. То, что я пережил несколько минут назад для меня было шоком. Страх одолел всего меня, у меня тряслись руки и ноги. Я еле шел. Но пытался идти быстро. Я знал, что скоро звонок и опаздывать точно нельзя и попытался пройти к расписанию коротким путем. Слава богу! У доски никого не было и я, наконец, убедился, что мне нужно именно в кабинет Истории. Именно со своим факультетом и Факультетом Гриффиндора. Я был рад, что с ними. Равенкло, а именно двое этих надменных парней Деймона и Эда я боялся больше всего на свете. Им дай повод - они и посмеются, и подерутся, и наплюют на всех остальных. А если бы они еще и до меня добрались... Я бы умер на месте. Плюс еще Слизерин. Огромное количество человек со Слизерина. Старшекурсники и ребята с 6-го курса. Злые все такие... И сквернословить любят... В общем, я был рад, что я нашел свой кабинет и был рад, что с нами Гриффиндор. Мне они нравятся. И я бы очень хотел подружиться с Гермионой. Вот эта девушка - эталон. Без дурных мыслей, без опрометчивых поступков и без тараканов в голове. Прямолинейная и ответственная. А судя из моих с ней встреч на совмещенных парах, к тому же, еще и очень умная. Но, увы, никто меня не замечает. Да я и не хочу, чтобы заметили. Ну не умею я разговаривать с людьми. Не умею. Хотя.. хочу. Очень. Но мне страшно! Безумно.
Наконец, я добрел до нужного места, немного успокоившись, и заглянул в кабинет. Там было тоже немного человек. Аспирант мисс Риверра (если не так пишется, извиняюсь) сидела за столом с какими-то графиками. На учеников внимания не обращала. Да и не обратит, наверное, до самого звонка. Она была чем-то напряжена и озабочена. Странно, о чем она думает?.
На моей любимой первой парте моего любимого левого ряда сидел Лелуш. О, я помню его. Вот же странно вчера получилось в библиотеке! Пока я вспоминал то интереснейшее и парадоксальное событие, я думал, что было бы здорово сесть с ним. Но он был такой зажатый и отрешенный, что мое присутствие его точно бы не порадовало. Да и как я мог вообще сесть к нему? Я? Сесть к кому-то? Кажется, это произойдет, когда меня пересадят или в кабинете не будет никаких мест кроме одного.
За второй партой противоположного ряда справа сидела Гермиона. У нее было довольно грозное лицо и явно плохое настроение. Она о чем-то спорила с Валери. С той самой Валери, которая, как мне всегда казалось, должна жить в психбольнице, а не учиться в Хогвартсе. Вот она - одна из тех, кого я тоже боялся больше остальных. Мало ли что у нее на уме? Мало ли что  взбредет ей в голову? Я всегда ее сторонился и благо, она меня не замечала.
Наконец, я решился войти в кабинет. Я попытался сделать это настолько незаметно, что даже самый чуткий в мире человек не услышал бы моих шагов. Я переступил порог, еще немного подумал и решил пройти к парте, которая была за Лелушем. Почему бы и нет. Страшно было только напороться на какие-нибудь комментарии уже присутствующих учеников в кабинете в мою сторону, но я держался. Кажется, после сегодняшнего, в кабинете Трансфигурации, меня ничто не должно было напугать. Но, я ошибся. Я так внимательно следил за теми, от которых я не хотел получить и взгляда в мою сторону, что не заметил, как задел парту. Я ударился боком, парта скрипнула и сделала мое присутствие заметным. Я остановился, затаив дыхание. Я все еще стоял прямо, хоть и угол парты угодил мне в какой-то больной нерв на ноге. Теперь, не теряя ни секунды и делая так, чтобы обо мне резко забыли, я прошел ко второй парте слева и сел.
Я сел, я замер и почувствовал, как у меня жутко заболела голова от излишнего за сегодняшний день внимания. Она часто у меня болит, порой даже так, что от боли становится темно в глазах и я становлюсь дезориентированным в пространстве. Сейчас она болела меньше, но резко и остро. Как будто кто-то засунул в голову нож и вертит им, царапает стенки черепа.  Я постарался не обращать ни кого внимания, подпер руками голову и закрыл глаза.

Дети набивались в кабинет, и чем больше их становилось, тем сильнее сужались стены. Каждая реплика, каждый жест глухо отчеканивался в сознании, а образ хмурого, сгорбившегося Локка сиял  выжигающим сетчатку светом. После нескольких секунд молчания тет-а-тет кровь приливала к голове, шумело в висках. Я не могу не думать о нём. Я не могу выкинуть его из головы. Какой конфуз.
Несколько чужих реплик в его сторону, и это так странно – видеть, что в мире влюбленного в меня мальчишку может быть кто-то ещё. Видеть, как кто-то вторгается в его мысли, залезает в его голову, нагло и беспардонно.  Может быть, даже в его сердце. На территорию, которая всецело принадлежит мне. Это забавляет и настораживает. Поговорю с ним после урока. Нужно выбить  себя из его мыслей. И его из моих. Нелепица.
Звенит звонок, и я, в гордом одиночестве (понятия не имею, где Джонсон?) дожидаюсь, когда класс стихнет. Это происходит довольно быстро, видимо, за семь лет обучения школа все-таки взрастила в этих наглецах и хамках хоть какие-то зародыши дисциплины. Вежливо улыбаюсь в знак приветствия, откладываю свои бумаги в сторону. Почти уже произношу то, что собиралась сказать, но взгляд скользит по Локку, он что-то пьет, опрокидывая в себя колбу… Встает на ноги, и слова слетают с моих губ тихим шелестом, шепотом недоумения. Меня вдруг охватывает дрожь, страх сжирает с головой – нырните в ледяную прорубь, почувствуйте, что это такое. Он подходит, а я медленно отодвигаюсь на своем стуле – пальцы, практически белые, намертво сжимают край стола. Он идет, и с каждым его шагом я понимаю, что движется нечто неотвратимое, нечто  ужасное и постыдное, несравнимое с нашим вчерашним фиаско.
- Я люблю тебя, это последнее, что я хочу сказать, находясь на Земле.
Волна понимания сбила бы меня с ног, если бы я стояла. Я бы закричала, но железно сжатые зубы не позволяют вымолвить ни слова, и весь мой крик отражается в глазах, которые уже сгорают от внезапно нахлынувших, но ещё не льющихся слёз. Я не хочу ему верить, я не могу позволить этому случиться. Аудитория, испуганные взгляды студентов, Хогвартс – всё исчезает в один миг, и я вскакиваю со стула, ошпаренная его поступком, расколотая, разбитая, им, Локком, брошенная… Его ноги подкашиваются, одновременно подкашиваются и моё желание и силы жить…
- Я люблю тебя.
Ударяют, сжигают, расщепляют каждую клеточку моего тела. Я быстро обхожу стол, задевая руками груды папок, которые падают, почему-то беззвучно. Ноги мои врезаются в пол, секунда – и я на коленях над ним, ледяными, трясущимися руками на шее, пытаясь выудить ниточку пульса. Кровь заливает его лицо, и я, захлебываясь слезами и своими никому не нужными:
- Нет, нет, нет, нет,-  стираю красные слезы с его щек, губ, век… Правой рукой выуживаю палочку из кармана, хрипло, прерывисто выкрикиваю «accio!» и название противоядия, которое томиться где-то в глубине моих шкафов, точно так же, как и этот яд до недавнего времени… Если бы мы были у меня в кабинете, я смогла бы выудить несколько спасительных секунд…если бы мы…
Я сжимаю его руки, запястья, мараю их в горячей, алой крови – подношу к губам,  молю:
- Неуходипожалуйстанеуходи – Пузырек, черный и пыльный, врывается в класс, падает мне в руки… я откупориваю его, трясущимися пальцами резко и отчаянно открываю рот Лелуша, выплескивая жидкость внутрь. Это должно сработать – противоядие мгновенно всасывается в слизистые… Это должно сработать...
- Лелуш… - Сотрясаемая всхлипами, ищу пульс на шее, отчаянно прижимаю ладонь к его груди – мне нужен хотя бы один толчок, мне нужен он, - Ты мне нужен. – его лицо в моих руках, большими пальцами вновь стираю кровь с щёк – Очнись – больным шепотом, обнимаю его, прижимая к себе, сжимаю плечи, раскачиваюсь  вперед-назад, как будто баюкая, как будто усыпляя… - мой... ты – мой… очнись… - и держу, и не отпускаю, ослепшая от боли и страха, обратившаяся в одно, всепоглощающее желание – живи – всхлип – черт… живи!
Превращаюсь в ничто, и мне страшно... боги, как мне страшно...

Я не спешил, когда поправлял мантию перед зеркалом. Не спешил и когда выбирал, какие из часов одеть. И делал я это не потому что хотел опоздать на урок, я хотел не успеть к совершенно другой вещи.
Меня всегда интересовала и забавляла казнь. Акт совершения преступления над преступником. Это так нелогично и надменно. Одни вершат свое правосудие, потом попадаются, и правосудие торжествует над ними в виде гильотины, костра, электрического стула, расстрела и тысячи других, боле изощренных, способов лишения жизни. Казнь это феномен, который нельзя объяснить логически, и никакие постулаты морали тоже бессильны. Вокруг твердят, что жизнь бесценна, что нельзя убивать, что убийство самый великий грех. И в то же время государство имеет право убить человека. Неважно, что он, по их мнению, плох. Ведь остается человеком, сколько бы литров крови не было на его руках. Я оставил размышления по этому поводу, потому что сейчас меня больше интересовало другое обличье казни. Казнь добровольная, совершаемая над собой. Это, кажется, называют суицидом. Я же не согласен с уместностью подобного термина. Это казнь, люди наказывают самих себя за какие-то грехи, которые не могут выдержать. За то, что не могут оправдать чьи-то надежды, за то, что не могут быть достойны любви, за то, что не могу смириться с чьей-то смертью, за то, что не могут расплатиться за дозу. В общем, скукота, но явление все же чем-то цепляет.
Читаю на ходу небольшую книжонку в качественном кожаном переплете. Без стука вхожу в кабинет, не отрываясь от чтения прохожу мимо рядов, направляясь к учительскому столу. И только сейчас поднимаю взгляд. Локк уже казнил себя и не сможет порадоваться бережным объятиям Реверры. Останавливаюсь в трех-четырех шагах от жертвы и виновницы.
- Ох, я все же опоздал. - Громко захлопываю книжонку одной рукой, продолжая сверлить взглядом уже мертвое тело Локка. Прекрасное тело. Потому что мертвое. Багровая кровь залила близлежащую к нему территорию, сильно испачкала лицо, но уже прекратила литься из всех щелей. Я получил некое удовлетворение своим опозданием. Наконец, я признался себе, что хотел опоздать. Ради того, чтобы это увидеть. Ради того, чтобы убедиться в очередной раз, что человеческие отношения самая мерзкая и опасная для жизни вещь. Я невольно облизнулся, видя все это великолепие и расцвет, когда кожа только-только начинает белеть, а судороги прекращаются.
- Лекция окончена, все ступайте в кабинет Трансфигурации. - Взгляд остался на том же месте, но студенты поняли, что я обращаюсь к ним. По быстрому шороху за спиной я понял, что многие только и ждали момента, когда можно будет уйти из этого склепа.
Я сделал несколько шагов и оказался совсем близко к месту происшествия. Без сожаления смотрю сверху на Реверру и говорю только ей:
- Он знал что делал и почему делал. Весьма любопытное понимание любви и неизбежности. И спланировал все за пару часов, лишь успел рассказать о своем плане и украсть яд. Его дневник, - положил книжонку на стол, в которой все описано было более, чем подробно. Лелуш записал даже слова, которые хотел сказать. Такой уж он был обязательный. Глупец. - Думаю, вам будет о-очень интересно его прочитать. - Блеснув глазами, сдерживая усмешку. Какая глупая аспирантка. Ведь он умер по твоей вине, а не потому что я не спешил спасти его, забрав яд. Только по твоей. - Я сообщил. Директор скоро будет здесь. - Чуть нагнулся, чтобы прошептать Реверре. Да, я знал о том, что он сегодня умрет. И он умер, теша меня. Не думаю, что Реверра меня услышала, уж больно сильный у нее шок. И тем не менее, я развернулся на каблуках и посмотрел на пару оставшихся человек, которые, окутанные шоком, тоже были недвижимы.
Я подошел к Валери Финчер, которую заметил еще только войдя в кабинет.
- Какая красота, да? Тебе это зрелище не пойдет на пользу, можешь задумать кого-то убить. - Тихо и вкрадчиво прошептал практически на ухо, взял за предплечье и силой вытащил из кабинета. Думаю, остальные оттают через минуту и тоже покинут оскверненную смертью аудиторию.