>>>Откуда-то.

Не здесь, не сейчас, такого нет и быть не может. Так не бывает. Так плохо не бывает. Просто невозможно столько чувствовать одновременно. Невозможно, когда тебя как будто протыкают тысячи ледяных лезвий, земля уходит из-под ног, всё расплывается… не хочется ничего видеть, слышать, чувствовать. Не может быть больнее. Второй удар – наверное, от меня уже точно не осталось и следа. Я, наверное, уже мертва. Потому что…ну, как вообще жить можно после такого? Видимо, так не начавшаяся утром истерика все-таки догнала: трясется решительно всё, и я уже не помню, как это – дышать нормально. Из груди вырывается хрип, жесткий, резкий, прерывистый. Я не помню, как оказалась здесь. О, а еще я не помню, как в руке очутилась бутылка виски, уже практически пустая, кстати. Да и вообще, какая, к черту, разница? Съезжаю по стене вниз, на холодный пол, сильно зажмурив глаза, почти не дыша. Бутылку – на пол, пальцы – в волосы, хочется вырвать их нахрен, заглушить то, что внутри, физической болью. Несколько раз затылком в стену, воя сквозь сжатые зубы. Хочусдохнутьхочусдохнутьхочусдохнутьпожалуйста. Пусть только это прекратиться. Лучше пусть пропадет память, слух, зрение, разум – все, что угодно…пусть только я перестану так чувствовать. Обессиленная, сдавшаяся, размазываю по щекам тушь. Всхлипы, всхлипы, всхлипы… Пусть я сольюсь с этой стеной, стану куском камня, тупым холодным куском камня… только бы всё закончилось… дай мне забыть всё...
В правой руке причина моей истерики. Бумага, которую я хочу уничтожить, никогда больше не видеть, но при этом… я уже знаю, что буду перечитывать это снова и снова, пока буквы не растворяться, или до тех пор, пока не выучу это письмо, не вызубрю так, что уже перестану понимать смысл. Дико трясущимися руками разворачиваю смятую бумагу. От вида мелкого знакомого почерка хочется выть, и меня захлестывает новый поток слез. Расправляю письмо на коленях, сильно прикусив нижнюю губу – знаю, что сейчас меня снова начнет рвать на куски. Готова быть мясом, дорогая?
«Знаю, что писать тебе вот так вот, ни с того ни с сего, как-то неправильно. Но я честно дал нам время. Думаю, его было достаточно для того, чтобы начать новую жизнь.» - Правда??!! Сколько это?? Полгода??! Если ты думал, что этого будет достаточно, ты ошибался. Единственный раз за время нашего знакомства ты оказался не прав. По-настоящему, действительно, абсолютно точно не прав. Потому что я не забыла. Не смогла забыть ни твоего лица, ни твоего голоса, ни запаха. И уж тем более я не забыла о наших, о, пардон, моих чувствах. Так что ничего не дали эти твои полгода. Ничегошеньки, блин, не дали.
«Я, как и мечтал » - как мы мечтали. МЫ. Раньше вдвоем. МЫ так хотели. Никаких «я» не было вообще. «Я, как и мечтал, за эти полгода объездил всю западную Европу. Знаешь, часто переезжая, легче оставить прошлое за спиной. Кажется, у меня получилось обогнать собственную память.» - и от этих строк меня трясет ещё сильнее, действительность расплывается, окружение перестает существовать. Он обогнал свою память. Оставил всё позади. Меня оставил в прошлой жизни. И он, видимо, безумно рад, что я больше не существую в его «настоящем». Но кое-кому из нас двоих не посчастливилось засесть в дождливой Англии, лелея воспоминания и надежду. Ждать письма от тебя, но с отнюдь другим содержанием. Ждать возвращения. Жить…нет, существовать с ощущением, что от тебя оторвали половину. Какого это, превратиться в неполноценный, ободранный кусок мяса? Сгусток нервов? Потому что так я себя и чувствовала. А сейчас стало вот еще хуже. Ведь то, что делало меня целой, предпочли выкинуть подальше за границу памяти. И, избавившись от мусора, шагать дальше, не обременяя себя. Впрочем, это как раз я могу понять. К такому состоянию я стремилась сама. Забыть, забыть, забыть – единственное желание, практически мечта. Забыть чувства к тебе, чтобы боль ушла, чтобы снова стать целой. Я не могу понять одного - зачем ты отправил эту отвратительную, ядовитую весточку о себе? Потому что то, что написано дальше, я без бутылки виски и ледяного ужаса прочесть не в состоянии. «Сейчас я в Берлине. Я действительно полюбил этот город, обжился здесь. Впрочем, ты итак все знаешь – мы столько прочитали о Берлине.» - мы. Были. Мы. – «Через месяц жду тебя здесь» - читая в первый раз, на этом месте сердце чуть не катапультировалось. Я так обрадовалась, воспарила, что дальнейшие слова разбили еще сильнее, чем если бы они стояли в самом начале письма и были единственными. Просто уничтожили. «..жду тебя здесь на моей свадьбе. Я встретил девушку. Её зовут Эльза, она немка, но прекрасно говорит по-английски. Мы познакомились не так давно, но я просто не могу ждать. Я уверен, что она - именно та девушка, которую я искал всю жизнь.» - и что-то еще, что-то еще,  про неё, про НИХ, про то, как он счастлив. Я не могу дочитать – буквы вцепились в бумагу, каждая по отдельности, не желая складываться в слова, обретать хоть какой-то смысл. И я еще ниже сползаю по стене, сжимая в руке письмо, пытаясь выровнять дыхание, но снова срываясь на прерывистый хрип. Два коротких вдоха, два выдоха, в горле першит, разрывает гланды, что-то рвется наружу, обжигая щеки, сотрясая тело. Пью из горла, захлебываясь, утопая в жгучем напитке, который, вроде как, должен помочь, но почему-то нихрена не помогает. Бутылку на пол, сгибаю колени, собираясь в комочек – рыдающий и, к сожалению, живой комочек. Плохо мне, ясно? По-настоящему плохо.

Прошлые попытки заткнуть в себе романтизм и вообще все чувства с грохотом провалились. Всё сентиментальное, лирическое обрушилось на меня, как водопад. Самые дурно пахнущие струйки в этом водопаде были наполнены жалостью к себе. Но больше всего там было всепоглощающего, бескомпромиссного отвращения к миру в целом и к своей персоне в частности. Мне противно мое состояние. И самое ужасное во всем этом то, что я же не могу встать, отряхнуться и пойти дальше, снова затыкая воспоминания. Не могу. Потому что знаю, чем все это закончится – бутылка в руке ясно дает понять, что воспользоваться самым простым выходом – превратиться в бездушное существо, не получится. Пыталась уже, ага. Второй раз в одну реку не пойду. Нахлебалась сполна.
Слезы продолжали стекать по щекам, губы тряслись, но мне уже не хотелось выть, рыдать или еще делать что-нибудь. Я просто затихла. Сразу же, мгновенно затихла внутри. Замерла на месте, не шевелясь, и уставилась в одну точку. Тишина и пустота вокруг превратились в противный писк, давили на уши. Этой пустотой наполнилось и мое тело – клеточки, органы как будто разом перешли на «ночной режим»: странный, ужасно глухой покой настиг их. Это было похоже на затишье после бури – если сравнивать с торнадо где-нибудь на побережье, то сейчас как раз то время, когда чудом выжившие люди возвращаются на руины своих домов, растерянно оглядывая кучи хлама, на месте которого раньше была гостиная. О да… думалось как-то неохотно, но, что удивительно, совершенно спокойно. Может быть, организм просто не выдержал таких переживаний и вырубил к черту тот отдел мозга, который отвечает за эмоции? Хах, это забавно. Но стоило улыбнуться, и на место тишины пришел ужас. Панический страх, настолько сильный, что я автоматически оглянулась по сторонам. Нет, я не боюсь нападения или, скажем, случайных свидетелей моего кратковременного алкоголизма. Это совершенно другой страх. Я просто вдруг поняла, что если буду страдать еще какое-то время, то потеряю все свои чувства. Действительно стану каменной, ничего не чувствующей барышней. Эмоциональным дальтоником я стану, если все будет продолжаться так. А это не входит в мои планы. Напротив, за всей этой истерикой, за криком боли настойчиво билось желание любить кого-то. Быть чьей-то женщиной. А сейчас, вот прямо только что, его вдруг стало почти не слышно. Я не хочу его терять. Это, пожалуй, единственное, что у меня осталось.
И вот в такие моменты, когда кажется, что либо ты сейчас быстро и ненавязчиво слетишь с катушек, либо поймешь наконец, в чем смысл всей твоей жизни, всегда появляется кто-то, чтобы помешать. Ну, или спасти – не велика разница. И я не знаю, радоваться мне или, наоборот, расстраиваться, потому что застукал меня Локк. Ну и я просто…не знаю… растерялась, что ли. Опешила. Смотрела на него широко открытыми глазами,  не обращая внимание на слезы, которые уже начали стихать. Вот оно что. За последние два часа я  забыла, как это – видеть живого человека. И сердце радостно забилось от осознания, что всё еще можно посмотреть кому-то в глаза и поговорить с кем-то. Я смахнула с щек мокрые дорожки, которые тут же появились снова. Страх ушел, но тишина была тут как тут. Локк… подумать только… это несколько невероятно, что именно он нашел меня здесь. Какая ирония. Студент подошел, осторожно присев рядом. Я ни на секунду не отводила от него взгляда, потому что… не знаю почему. Все-таки живой и теплый человек – не так уж плохо. У меня действительно вылетело из головы, что на этом свете существует еще кто-то кроме меня и… автора этого письма…с его невестой.
Мне не понравился его тон. Терпеть его не могу. Это такой тон, который сразу же раздает роли – мне на сегодня досталась роль маленькой обиженной несчастной девочки и я сразу же почувствовала себя таковой. Ну а студент у нас сегодня – жилетка-спаситель, взрослый, терпеливый и рассудительный. Нет, спасибо.
- Разве не видно, что я сейчас не в том состоянии, чтобы заботиться о свидетелях? – сказано тихо, очень-очень тихо. И я, кажется, даже немного улыбнулась. Эмоции отхлынули, оставив только горечь. Не могу описать её – в этом не так просто разобраться, а меня еще и отвлекают. Посмотрела парню в глаза, одновременно не видя его. Бывает такой взгляд, когда вроде как смотришь на человека, но на самом деле далеко-далеко от него. Вот как сейчас. – Почему именно ты? Это как-то странно. Замок кишит студентами, но именно ты зашел в этот коридор. Ты ведь не следил за мной? – я слабо улыбнулась и перевела взгляд на стену. Пустой, потухший взгляд. – И как ты мог..? То есть, утром… я хочу, чтобы ты ушел. Из твоих слов я поняла, что… в общем, тебе действительно лучше держаться от меня подальше. Видишь, к чему могут привести все эти… чувства? Так что беги не оглядываясь, Лелуш. – нельзя позволять себе называть его по имени. Я снова посмотрела на парня, чуть прикусив нижнюю губу. – Спасай себя, пока можешь. – И, видимо, стопроцентно, только из-за того, что мне сейчас нужно хоть какое-то человеческое общество,  я сжалась в ожидании дальнейших действий. Потому что… больше всего на свете я боюсь, что он сейчас встанет и уйдет. - Только оставь бутылку. - Я чуть наклонилась вперед, протягивая руку к сосуду. Нахмурившись, снова посмотрела в его глаза. Карие. Хватит, достаточно. Заглушай желания, потому что это... это смешно. И так нельзя. И совершенно точно, абсолютно точно невозможно. Так что, пожалуйста, отодвинься от него. Предательски задрожали руки. Что за черт?! Это будет слишком жестоко - позволить себе "вылечиться" за его счет. Слишком. Мерлин. Так легко сейчас его поцеловать. - Я серьезно. - более властно, лучше. - Уходи сейчас же. - но не отодвинулась ни на миллиметр.

Тишина, которая заполнила меня, которую я впитала, как будто собиралась заполнить весь мир, начиная с этого коридора. И я, честно сказать, не хотела ей в этом мешать. Пусть планета задохнется в безмолвии, мне теперь всё равно, честно. И вот, она, кажется, уже вышла из моего тела, цепляясь руками за стены и пол, пятная камень тишиной, которую можно сравнить, пожалуй, только со смертью. И я была готова поверить, что это конец всего сущего и, прежде всего, мой конец. Понятия не имею, как еще объяснить это состояние – юные студенты вешают на него ярлык «разбитого сердца». Сердце? Разбитое? Неужели? Это словосочетание настолько ничтожно, что мне стыдно марать им свои мысли. Разбитое, да? А у меня.. у меня тишина. Черная, холодная, вечная тишина, которая, вроде как, захватила бы весь мир, если бы не встретила в самом начале своего пути маленькое препятствие, крошечное недоразумение. Локк, который говорил, произносил что-то, дышал, двигался, не смотря на это моё грозное безмолвие. Вот так. Мечта о том, что МОЙ ад может стать адом всеобщим, разбилась вдребезги. Ладно, я не жалею. Нечем мне уже жалеть.
- Ты… - утопающие люди всегда чувствуют эту жестокость? Мне хочется разорвать этого парня на куски только за то, что он вообразил, будто может испытывать нечто, хотя бы немного соизмеримое с теми чувствами, которые когда-то испытывала я. Испытываю. Я ведь все еще на полу, растерзанная, не так ли? - … ты просто не представляешь себе, как сильно ошибаешься. Всё это.. – сажусь выше, выпрямляю спину. Смотрю в его глаза – он все-таки не ушел, а сел рядом. Это его признание… Мерлин, какое глупое слово! «Признание» - его не хочется произносить, применять к студенту, оно отвратительно прилипает к коже Локка, обвивая его, пятная… черт, не могу объяснить! – … не может быть правдой. Тебе просто захотелось пострадать… Ты все придумал! – Мне приятно. Чертовски приятно от этого чувства, которое захватывает  тело, просачиваясь из самых глубин.
Чистая. Сокрушительная. Ярость. Давно такого не было. Прямо праздник какой-то! Кажется, это обратная сторона истерики. – Очнись, мы не знакомы. Между нами были, есть и будут только формальности и.. и я твой учитель. Просто… черт, ты же ребенок! И где ты нашел столько наглости, чтобы вообразить, что чувствуешь что-то ко мне?! Это смешно! Я.. я не верю ни одному вашему слову, мистер Локк. Повзрослейте и прекратите жить в мире своих иллюзорных страданий. – Не могу… Меня снова трясет, мне жарко, щеки пылают. Я хочу крушить и ломать всё на своем пути, выкричать эту боль, выблевать все внутренности – возьми, подавись!  Мне ничего не нужно, больше ничего не будет нужно, только идти, убежать, ветер, воздух, мне нужна скорость. Я мечтаю, мне нужно сбежать от этой гнили, из этой тоски…сбежать от себя. Что-то коснулось руки, теплое,… и это взорвало меня. Легкие жадно глотнули кислорода, зубы сжались, мне нужно… Опираясь руками о стену, я медленно, но уверенно, встала. Коридор плыл, белые искры возникали то здесь, то там, ноги стали ватными, но все же… Этот огонь внутри толкал так, что я, кажется, способна сейчас на всё. Что случилось? Бросила скомканное письмо вниз, кажется, прямо в руки студента. Наслаждайся. Это занятное чтиво, правда. Не могу больше здесь. Не могу. Душно.
Сколько шагов я сделала? Это было не так легко, как обычно, но все же до ближайшего окна я дошла. За стеклом лежала ночь, такая же тихая и убитая, как и я недавно. Увидела свое отражение – это лицо чужое, оно больше не мое. Меня больше нет, совершенно точно нет. Но тогда что это за ярость внутри? Этот огонь… нет, я не могу произнести это даже в своих мыслях. Дело в том, что.. мой пожар напоминает тот, из которого, в конце концов, возрождается феникс. Ну вот, я сформулировала далекое, размытое предчувствие в слова. Спугнула?
Протягиваю руку, касаясь стекла. Оно холодное, и этот контраст еще сильнее раздувает огонь. Нахмурившись, надавливаю на окно, проводя жесткую линию. Бешеная сила и злость наполнила каждую клеточку, разрослась, как болезнь. И она может оказаться смертельной... не для меня, конечно. Любой шорох, только, черт, попробуй потревожить меня, и я взорвусь.

Совершенные мгновения. Я, признаться, не верила в них… до сегодняшнего дня. Доли секунды, короткий миг, который как будто сброшен в серую реальность из какого-нибудь жутко красивого фильма. С его приближением открываются глаза, и.. да, точно, вырастают эти пресловутые крылья за спиной. Это момент абсолютного, чистого триумфа, несокрушимой победы и, одновременно, ядовитого, душащего горя. Все чувства, эмоции, всё на максимум – ты как будто стоишь на вершине мира, на самом его пике, так высоко, что внизу не видно этого копошащегося человечества. И, черт, я бы плюнула на них, затопила в своей горечи, пусть дохнут.
Совершенство секунды захватило меня в ярости, в таком чистом, стопроцентном гневе. Могу поклясться чем угодно, в этот момент я владела Вселенной. И? Ну-ну? Меня грубо спихнули с этого постамента, да так, что затрещали кости. Он коснулся меня. Он развернул меня к себе и смотрит мне в глаза. Он разговаривает со мной. Я чувствую, как в висках зашумела кровь – еще чуть-чуть и  не смогу сдерживать себя. Я уже извергаюсь, как гребаный вулкан!! Посмотри, что ты наделал?! Глупый мальчишка! Зачем ты здесь?! ПОЧЕМУ, Мерлин, ты здесь??! Вихрь  ярости, ненависти снова вскружил голову, разгоняя румянец по щекам, сверкая в глазах. Черт. Черт. Он говорит, я слушаю. Слушаю холодно, с ясной головой, чистой, мать ее, головой. Хочется испепелить его, растоптать, уничтожить, скомкать и выкинуть, потому что… кто разрешал ему разговаривать?? Кто разрешил прийти сюда, вмешиваться, вообще рождаться на свет?? Его слова бьют, расстреливают меня. Крупнокалиберные зерна правды, «напиваетесь в школьном коридоре», «наплевать на», «истерики», «мне нет». Кто… кто позволил сокрушать меня? Добивать? Я задыхаюсь от горячего прилива, трясутся губы и, о да, я и сама чувствую, как сверкают глаза. Слова рикошетом отбивают по телу, залезая в мозг, наполняют всё, до чего способны дотянуться. Локк, запомни этот момент. Сейчас я возненавидела тебя. Делаю шаг к нему, медля. Я жду. Жду, когда это сладостное желание наполнит меня. Желание наказать. Честно, я еще очень плохо контролирую себя. Пульс в висках отбивает сумасшедший ритм, и, да, я не до конца понимаю, что происходит. Но мне хочется отомстить, хочется уничтожить его. Так, чтобы он не встал потом. Остался валяться у меня в ногах, не в силах сделать даже вздоха. Мысли прекратились, звон тишины и – ещё шаг, быстро, без сомнений. Мне нужно это, нужно выпить его, доказать свое превосходство, свою правоту, оправдать себя. Мне нужно. Прямо сейчас. Прости.
Руками обвиваю его шею и плечи, притягивая к себе. И, да, черт возьми, верно, бинго! – буквально впиваюсь в губы, жарко, ненасытно, страстно. Мне плевать. Мне плевать! Прижимая к себе, проникая в рот, пляска языков, я наказываю тебя. За то, что меня бросили, забыли, разлюбили, растоптали, что там еще?! Ты. Ты, ты, ты, Локк, уничтожен за это!
Жар отхлынул, я отпустила, так же быстро, шаг назад. Твердая, холодная ненависть. Я резко дышу, грудная клетка поднимается и опускается так быстро, что, кажется, что-то разорвет ее сейчас изнутри. Я пылаю, честно, как гребаный маяк! Я... уничтожила все цепи, запреты, табу, правила... всё. Я уничтожила его? Мне кажется, этого недостаточно. Слишком мало.  Стерильно хрустальная тишина заполнила коридор.

Отредактировано Sophia Riverra (2011-03-09 16:43:23)

Кармическое равновесие, третий закон Ньютона, чертова справедливость – вам воздастся за дела ваши, помыслы ваши и даже, блин, за необдуманные поступки, совершенные по пьяни, тоже воздастся. Мальчик среагировал, мальчик не смог остаться в холодном равнодушии, мальчик не в состоянии сказать: «мне не больно, давай еще, делай что хочешь».  Ну да, всё как всегда, идиотские эмоции.
Он ошарашено смотрит, и мне почти смешно видеть его округленные глаза. Я почти торжествую, почти пляшу на разбитых стеклах, почти упиваюсь его болью. Почти. Бросается ко мне, и… что, мне было весело? Сумасшедшая.
Лелуш больше не спрашивает разрешения, не заглядывает в глаза, в нем нет робости. А мне, если честно, стало не по себе. Холодный, твердый подоконник, руки, дыхание, и теперь уже он целует меня. И с ужасом, в какой-то отстраненной панике, я понимаю, что больше не смогу его контролировать. Как будто выдернула чеку, сняла с предохранителя, подтолкнула к скользкой тропе… тропе чего? Зажимания школьных учителей в темных коридорах? Чертовы дети, вечно воспринимают все слишком близко к сердцу. Все эти мысли пролетают у меня в голове, и я не могу оттолкнуть его, не могу сопротивляться… Мы поменялись местами, теперь я чувствую себя разбитой, использованной, уничтоженной… Он отпускает, отходит и вместе с ним опьянение предательски покидает меня. Я больше не чувствую силы, превосходства, уверенности. Я… я вообще ничего не чувствую, кроме смертельной усталости и отвращения к себе. А еще я не хочу видеть Лелуша. Вообще не хочу. Никогда.
Медленно встаю с подоконника, в ушах звенит. Я вижу четко, с глаз как будто упала пелена, цвета яркие. Нужно воспользоваться этим приливом здравого смысла и дойти до комнаты. Да. Точно.
- Я провожу вас до комнаты, и мы забудем об этом. – чужой, мертвый голос. Или мне кажется? Растеряно смотрю на студента, губы чуть приоткрыты, но я практически их не чувствую…странно. Надеюсь, это из-за виски, а не…
- Нет. – хмурюсь, немного сердито смотрю на него, скрывая страх. – В смысле…да. – мгм, кто-то тут не до конца протрезвел. – Мерлин. – логично, на самом деле. – Мы забудем об этом. Но до комнаты я дойду сама. Отправляйся к себе, уже поздно. – направила палочку на письмо, которое лежало чуть дальше, на полу. Оно вспыхнуло, и… и пусть. Пора, наверное, начать прощаться с прошлым. Тоже самое с бутылкой, но она просто растворилась в воздухе. Итак, улик больше нет. Если не считать легкого шока и студента, которому следовало бы стереть память.
- Спокойной ночи. – глупейшая, абсурдная ситуация. Я ненавижу себя. И, кажется, его тоже.

>>> Комнаты Софии